Черный треугольник (Розыск - 1) - Юрий Кларов

- Я считал, что в слишком частых посещениях не было особой необходимости.

- Как видите, вы ошиблись.

- За свою ошибку я готов держать ответ перед богом и поместным собором.

Кажется, Димитрий был уверен, что бог и поместный собор с него строго не спросят. Впрочем, на их месте я бы тоже проявил снисходительность: посещения ризницы вряд ли помотали бы ограблению. И в то же время пренебрежение своими обязанностями совсем было непохоже на Димитрия.

- Вы кого-нибудь подозреваете?

- Мой духовный сан не дает мне права на подозрения.

- Список похищенного уже составлен?

- Видимо, да. Этим занимался ювелир ризницы Кербель.

- Вы ему полностью доверяете?

- Кербель работает в ювелирной мастерской ризницы свыше двадцати лет. Кроме того... - Не окончив фразы, он замолчал и поднял кверху глаза.

По водосточной трубе, упираясь ногами в рустовку стены, спускался человек. Поржавевшая, покрытая наледью жесть скрипела, сыпались куски ржавчины...

- Это еще что за явление?

- Кажется, Волжанин, - неуверенно ответил Дубовицкий.

- Какой Волжанин?

- Матрос... Он у нас агентом второго разряда числится.

В сажени с небольшим от земли Волжанин повис на руках и спрыгнул. Мягко ступая ногами в шерстяных носках - сапоги, видимо, оставил в ризнице, подошел к нам и, обнажив в улыбке золотые зубы, шутовски представился:

- Краса и гордость революционной Балтики Николай Севостьянович Волжанин.

Дубовицкий укоризненно покачал головой:

- Ну зачем же по трубе? Ведь есть лестница... Нехорошо.

- Эксперимент, товарищ Дубовицкий.

- Какой эксперимент?

- Проверочка. Проверял, могли ли те, что ризницу грабанули, этот риф взять.

- Ах, вон оно что?

- Передохну чуток - наверх полезу.

- Шею свернете, - сказал я. - Не советую судьбу искушать.

Он зыркнул на меня глазами, пригладил ладонью мокрую от пота челочку:

- Судьба - баба добрая!

- Как для кого...

- Для моряков, понятно. Меня лично она навек полюбила, не первый год с ней марьяжу. Так что до свиданьица наверху.

Проводив глазами матроса, Дубовицкий меланхолично заметил:

- Вот с каким кадром приходится работать, Леонид Борисович!

Я был согласен с его невысказанной, но подразумевающейся характеристикой. Похожих "братишек" я навидался в Петрограде, когда участвовал в разоружении матросов-анархистов Второго флотского экипажа. Но Дубовицкий зря рассчитывал на мое сочувствие: даже когда он был прав, я все равно не мог преодолеть свою антипатию к нему.

Волжанин с ловкостью кошки карабкался по трубе. Кажется, судьба к нему действительно благоволила...

Я повернулся к Димитрию:

- Вы будете нас сопровождать при осмотре, Александр Викентьевич?

- Если в этом имеется надобность... Правда, меня ждут в синодальном доме...

- Не смею задерживать, Александр Викентьевич.

Когда архимандрит ушел, Дубовицкий удивленно сказал:

- Вы, оказывается, знакомы с его высокопреподобием?

- Без малого двадцать лет. Он преподавал в семинарии, где я учился. В миру его звали Александром Викентьевичем. Александр Викентьевич Щукин.

- А матросик-то курносик вскарабкался! - подал голос Артюхин. - Ну чистая кошка!

Мы задрали головы. Волжанин, который казался снизу совсем маленьким, помахал нам рукой и скрылся в проеме углового окна.

"Вот сукин сын", - подумал я и сказал:

- Повезло вам, Виталий Олегович, с пополнением. Каких лихих ребят прислали, а?

- Разумеется, разумеется, - кисло согласился он.

III

Мы прошли мимо сложенных вдоль стены разобранных шкафов, упакованных в рогожу.

В полутемном зале с застоявшимся воздухом пахло пылью, лампадным маслом и чем-то горелым. На каменных стенах темнели разводы копоти. Под ногами хрустело стекло. Осколками был усеян весь пол. Неподалеку от прямоугольной глубокой ниши валялись обрывки веревок и куски брезента. Тут же несколько окурков, молоток, сплющенная позолоченная чаша, наполовину пустая бутылка с какой-то жидкостью.

- Видимо, здесь грабители упаковывали похищенное, - заметил Дубовицкий.

- Я всегда восхищался вашей проницательностью, Виталий Олегович.

Он покраснел, суетливо достал портсигар, но вовремя спохватился и сунул его обратно: в ризнице курить не полагалось...

- Вы богаты папиросами? - Папиросы, как и духи, были высшего разбора. Давно я не курил таких папирос...

Недалеко от окна лежала груда скомканных парчовых, бархатных и шелковых одеяний. Помощник ризничего, рябой монах в выцветшей камилавке, поспешно поднес лампу. Но в без нее хорошо были видны переливающиеся гиацинтом архиерейские мантии с бархатными скрижалями на груди; шитые золотом плащаницы; старинные, почти в человеческий рост, греческие ризы с вырезом для головы; ризы иерархов православной церкви - саккосы и полиставрии.

Когда-то на экзамене в семинарии меня основательно гоняли по духовным одеяниям. Экзаменатор, ехидный тощий старичок, которого непрестанно мучила икота, по каким-то соображениям, а может, просто из вредности характера, обязательно хотел меня срезать.

"Что знаменует риза, она же фелонь?" - изгибался он вопросительным знаком и приставлял к уху трубочку.

"Когда воины глумились над спасителем, - барабанил я, - они обрядили его в рубище с дырой для головы. Потому, благоговея перед муками распятого, церковь признала сие одеяние священным. Оно напоминает иерею, что в служении своем он изображает господа и потому должен облекаться правдою при всех делах своих".

"А какие слова должен говорить иерей при облачении?"

"Слова псалма: "Священницы твои, господи, облекутся в правду и преподобнии твои радостию возрадуются".

Старичок недовольно икал и задавал очередной вопрос:

"Что знаменует епископская мантия?"

"По изъяснению Симеона Солунского, мантия сия знаменует всепокрывающую силу божию..."

Старичок гонял меня до седьмого пота, но поставил высший балл.

Александр Викентьевич Щукин, принявший вскоре монашество и ставший Димитрием, умел вбивать в тупые бурсацкие головы подобную премудрость...

Интересно, что бы сказал ехидный старичок, увидев этот ворох?

Рябой монах, кряхтя, опустился на колени, вытащил из кучи одежд парчовый саккос с нашивной епитрахилью - припереником, что свидетельствовало о принадлежности саккоса патриарху. Разгладил парчу ладонью, так же кряхтя, поднялся.

- Саккос первого патриарха всероссийского, святейшего Иовы, - сказал он. - Опоганили, святотатцы... Звонцы золотые срезали, круги срезали, жемчуг оборвали...

- Двенадцать крупных жемчужин весом от десяти до шестнадцати каратов, эхом отозвался тихий надтреснутый голос.

Это сказал маленький человек с непомерно крупной головой на узких, худых плечиках. Он стоял за спиной монаха. Я не видел и не слышал, как он подошел. Это было тем более странно, что каждый шаг здесь сопровождался скрежетом стекла.

- С кем имею честь?.. - спросил Дубовицкий.

- Кербель. Ювелир патриаршей ризницы Федор Карлович Кербель.

На нем была длинная, расходящаяся книзу темная крылатка, и от этого Кербель походил на какой-то неведомый природе черный гриб. Очки, одутловатое лицо с обвисшими щеками, в глазах - тихое безумие. Я спросил, составил ли он опись похищенного. Оказалось, что список составлен и копия его передана Карташову.

- Оригинал у вас?

- Нет, - сказал Кербель, - у агентов сыскной милиции.

- Где они сейчас?

- В ювелирной мастерской ризницы.

- Вот и подождите нас там. Мы скоро будем.

Он исчез так же неслышно, как и появился.

- Странный господин, - сказал Дубовицкий, а все время молчавший вопреки своим привычкам Артюхин вставил:

- Странный не странный, а умом малость грабленный. У меня на памятях точно вот такой блаженный на заимке бедствовал. Федором дразнили. Только этот на ногу помоложе будет - юркий.

Мы прошли все залы, и везде нас сопровождал мерзкий скрежет битого стекла.

Долго осматривали угловое окно с выпиленной решеткой и вырванным вместе с ершами металлическим ставнем. Отсюда хорошо были видны шляпа Царь-колокола и расположенный наискось синодальный дом с церковью Двенадцати апостолов.

Артюхин поднял с пола выпиленную решетку с обрывками привязанной к ней веревки. Веревка была из пеньки, просмоленная, двухшнурковая. Крепкая веревка. Видимо, тот, кто распиливал прутья, чтобы не сорваться, привязал себя. Ставень он вырвал с помощью деревянного бруска, который теперь валялся на полу. Упакованные же в брезент ценности они спускали вниз на веревке. С той стороны, где находился часовой, окно это не просматривалось.

- Распилы снизу вверх, - изрек Дубовицкий, тщательно исследовавший решетку. Для подобного заключения совсем не обязательно было кончать Московский университет по юридическому факультету. Даже я, недоучившийся студент Демидовского юридического лицея, и то обратил на это внимание.